[kpvc_single today="no"]
Победитель в номинации «Малая проза» на литературном конкурсе «Славянская лира 2014»
Рассказ читает автор
[audio: Ray-Bog_est.mp3]
На старых записях кинохроники я неоднократно видел кадры семей, прильнувших к радиоприемникам. Люди на экране неподвижно замерли, боясь шелохнуться, и не дай Бог спугнуть голос диктора, пришедший погостить в дом через невидимые волны. Этот сильный голос нес весть, способную изменить привычную жизнь раз и навсегда. Именно поэтому люди на экране замерли, они молчат, потому что знают — через мгновение жизнь больше не будет прежней. Все изменится, и это правда… правда, которую не хочется признавать и даже думать о ней. Напряженные до предела, люди на экране молятся, даже сами не осознавая, они молятся, выпрашивая у небес крохотную надежду, что услышанное минуты назад — лишь страшный сон, а значит есть шанс проснуться, а значит никакой войны на самом деле не будет.
Но в реальности всего одно мгновение назад сильный голос диктора вынес приговор: «Говорит Москва!»
***
Сколько себя помню, я всегда до чертиков боялся войны. Не карикатурных и уж очень фантастичных танков и истребителей, а самой настоящей войны — той, которая несет голод, скитания, отсутствие нормального туалета и ежевечернего душа. Мне, человеку мирного времени, с рождения изнеженного благами цивилизации, даже представить сложно не то что отсутствие дома и крыши над головой… о чем говорить, если даже просроченный сыр в магазине выводит меня из себя.
А тем, кто был до меня, и так жилось несладко — они прошли тоталитаризм, вечную нехватку продуктов… да что там, если у них даже интернета не было, значит к лишения и трудностям им не привыкать. Уж войну-то они точно переживут.
А я? Я что могу? Могу быть сытым и несчастным… а голодным и счастливым, как они — нет уж, увольте.
***
Квинтэссенцией моего страха войны стал сигнал воздушной тревоги. Лишь стоит услышать вой сирены, как меня охватывает ужас, горло и голову сдавливает судорога, а глаза мечутся в поисках выхода. Я, как та собака, с рождения боящаяся грозы — мной правят животные инстинкты. «Бежать! Куда бежать?! Надо бежать!!!» — разносится воем в моей голове.
Будучи ещё совсем мальчишкой, я услышал этот сигнал. Первым порывом было спрятаться под стол. Хотя на тот момент я даже не знал откуда и что это за звук… а все равно боялся.
А всего через несколько дней я увидел японский анимационный фильм «Босоногий Ген». Показ мультика приурочили ко дню поминания взрыва в Хиросиме. Мальчишкам в том мультфильме было лет приблизительно столько же, сколько и мне. И летнее нарисованное солнце светило так же, как за моим окном. Потом мальчишки услышали сирену — ту самую, которая всего пару дней назад породила во мне желание спрятаться под стол. Вслед за страшным воем на экране появилась белая вспышка.
Сирена, вспышка, а после боль, скитания, голод, смерть… война.
***
«Говорит Москва!»
С трепетом просматривая кадры хроники, я надеялся и верил, что это никогда не случится со мной, что я не окажусь в числе тех несчастных, и мне не придётся с трепетом вслушиваться в голос из радио или всматриваться в телевизор и ждать, что же скажет диктор.
Но когда я вошёл в комнату, моё сердце екнуло — мать, отец и брат неподвижно смотрели в экран телевизора, и в том КАК они молчали, я услышал то же, что на кадрах старой хроники — молитву, чтобы мир остался прежним.
— В чем де… — хотел узнать я, но мать громко шикнула, подняв указательный палец, мол «закрой рот». Так она делала лишь когда я был ещё совсем маленьким.
— Помолчи!
На экране цифры обратного отсчёта сменила фигура диктора.
— Здравствуйте, дорогие друзья! — поздоровалось знакомое лицо. — Сообщение, которое вам сейчас предстоит услышать, подготовлено Организацией Объединённых Наций, и транслируется по всем телеканалам мира, на всех возможных языках… — диктор заметно волновался. Чувствовалось, какой груз ответственности сейчас лежал на нем. Ещё бы! Возможно, его имя останется в веках, как имя Левитана или даже Нейрона!
Чёрт побери, что происходит? Неужели и правда война?
Но новость, которую диктор собирался объявить оказалась куда страшнее войны!
— Два дня назад астрофизики из манчестерского университета Юрий Степаненко и Харуки Курасава смогли обнаружить и заглянуть в центр Вселенной — туда, где зародилось все. Согласно полученным данным в центре Вселенной, на расстоянии 14 миллиардов световых лет находится обитель Высшего Существа… того, кто породил вещество. Также это подтверждают расчеты математика из Принстонского университета Артура Гаспаряна, с которым связались астрофизики сразу после открытия, и… — ведущий на экране замер. Сначала я подумал, что проблемы с сигналом, но мужчина на экране определённо подавал признаки жизни: моргал и дышал, но почему-то оставался неподвижен. В чем дело?
Его глаза наполнились слезами. Отвернувшись, ведущий, всегда такой уверенный и категоричный, тяжко вздохнул, на несколько секунд зажмурился, и лишь затем вернул взгляд к камере.
— Ребята, вы хоть понимаете ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? — будто завороженный спросил он. — Они доказали, что Бог есть! Не нужно верить… Теперь мы знаем! Знаем… Все изменится… Все теперь по-другому!
Ведущий встал из-за стола, и ушёл. Просто ушёл…
Камера ещё с минуту показывала осиротевшую студию, словно в телестанции никого не осталось. Но потом все же кто-то догадался включить рекламу.
Рекламировали прокладки, дарующие свежесть на весь день.
***
Мать выключила телевизор. Все так и остались сидеть истуканами, уткнувшись в погасший экран.
Ну? Хоть кто-нибудь? Нет?
— Пойду кофе сделаю… — сказала мать, но прежде чем встать просидела ещё пару минут.
Тик-так, тик-так… — звук секундой стрелки до жути громкий, ещё хуже, ещё страшнее сирены воздушной тревоги. Почему я раньше не замечал этого? Может быть просто воздух сгустился, и теперь стрелке, чтобы преодолеть каждый шаг приходится вспарывать его, прикладывать уйму сил?
Что за чушь лезет в голову? Почему так мерзко на душе? Будто действительно только что объявили о начале войны, а не радостную весть… Радостную? Ну да, разумеется. Ведь если Бог есть (теперь в этом нет никаких сомнений) значит, есть и жизнь после смерти физического тела, и душа, и любовь, и ангелы… да много чего ещё…
Почему же нет радости, а лишь ощущение, что диктор вместе с хохлом, японцем и математиком из Принстона, все вместе нагадили в душу? Почему?
***
Матери на кухне не оказалось, как и заваренного чая. Она даже воду не вскипятила. Дверь в ее комнату была закрыта, а из щелей доносились глухие, но вполне отчетливые всхлипы. Мама плакала.
Мимо прошмыгнул отец. Накинул сверху ветровку и в домашних тапках вышел на улицу. Наверное, курить.
Я же вернулся на кухню, налил в чайник воды, поставил его на плиту, достал чашку и стал дожидаться, когда вода закипить.
***
Чертовы ток-шоу (вот уж где создание сатаны) не умолкали сутками. Депутаты, актёры, врачи, священники, учителя, дворники, и даже один китайский чревовещатель… Казалось продюсеры телеканалов задались целью опросить каждого-перекаждого жителя земли на тему: «Как вы относитесь к Богу?». Заметьте, о вере уже никто не спрашивал. Ведь научно-то доказано!
Был, правда, один сумасшедший, который упрямо заявил о заговоре духовенства и продажности современной науки. Но его быстро заклевали. Под шум гомонящей толпы приглашенный поп умудрился засадить ребром ладони по горлу убеждённого атеиста. «Проглотившему кирпич» посиневшему бедняга пришлось даже вызывать врача. Присутствующий в студии хирург отказался помогать «безбожнику».
Смотреть эту чушь не было сил, но ничего другого по телевизору не показывали. Иногда казалось, что принципиально.
Хуже всех вели себя святоши. Нет, правда. Я не придираюсь. От буддистов до жрецов североамериканского племени Хулхуа, от деревенского дьячка до Папы Римского… словно с цепи сорвались, не особо себя стесняя в выражениях. Попеременно жестикулируя то указательным, то средним пальцами, небесные наместники улыбались широкими улыбками, и говорили, говорили, говорили… Все их многоголосье можно было свести к одной простой фразе: «А мы вас предупреждали! Теперь вам, грешники, пиздец!»
Высокомерием «победы» разило даже сквозь толстое стекло экрана.
Толпы неожиданно прозревших и прозревших со стажем повалили на главные улицы городов. Плакаты сконструированные таким образом, чтобы надписи видели не только объективы телекамер, но и небеса, признавались Богу в любви и рекомендовали пробудиться к праведной жизни, дабы не гореть в Аду. По будням сбор в 18.00, в выходные служения дважды. Обращаться по адресу…
Но по-настоящему качественное шоу начиналось лишь стоило встретиться представителям двух разных конфессий. Куда девалась религиозная терпимость и солидарность, когда речь заходила о том, в чей рай придётся отправиться после смерти. Мусульмане категорически отказывались от православного рая, а те, в свою очередь, не хотели кайфовать в облаках с семитами, мол от них и на земле-то спасу нет.
За все существование бокса не было столько пролито крови, как за первые дни дебатов. Никого не хочу обидеть, но обычно победа оставалась за православными священниками. Оказалось, что их массивные засаленные бороды не так-то и просто повыдергивать.
***
Шутки шутками, а все эти побоища порядком поднадоели, но конца и края им видно не было. Даже когда учёные сыны размахивали формулами и цифрами перед задранными носами священников, доказывая, что Творец — это просто Творец и нет у Него предпочтений креститься ли, отращивать ли пейсы, мыть ли руки перед едой… что это сугубо наше, людское… Задранные носы оставались глухи.
В попытке усмирить воинственных жрецов, депутат государственной думы Жириков Вольф Владимирович предложил установить одну единственную религию для всех. Собрать Вселенский Собор и путем голосования определить угодные Центру Вселенной обряды, атрибуты служения, одежду. Выяснить, нужны ли Творцу минареты у мечетей, и как лучше хранить религиозные тексты — в книгах или свитках.
На вопрос, как быть со священными писаниями, Жириков предложил прировнять их к историческим документам и рассматривать исключительно как культурные ценности.
«Если внимательнее посмотреть на любую священную книгу, то без труда можно заметить, что у всех религий есть общие идеи: любовь к ближнему, сопереживание, забота о родителях и родной земле, главенствующая роль созидания и развития личности… Нужно поручить учёным (и ни в коем случае не духовенству) провести качественный анализ текстов, с целью вычислить точки пересечения, найти эти самые главные мысли. По сути, не так уж и важно, как звали пророка, куда он ходил, и кто мыло ему ноги. Главное — идея. Вот эту идею общую для всех, и следует извлечь, и уже на ее основе строить международный единый институт церкви…»
На следующий день после этой речи машину Жирикова подорвали. Кроме депутата погиб водитель и охранник.
***
Смерть депутата Жирикова удивительным образом оставила внутри меня неприятный осадок. Не так переживают смерть чужого человека. И до того отвратительное настроение только ухудшилось, а я все не мог понять ЧТО со мной происходит, почему с того самого дня, когда диктор официально объявил о признании существования Высшего Существа, тягучая, тупая боль в груди и ощущение «начала войны» никак не проходили. И тоже самое, я уверен, происходило абсолютно со всеми: и с духовенством, с остервенением бросившимся полемикой защищать свои храмы; и с атеистами, до сих пор СВЯТО ВЕРЯЩИМ, что их в очередной раз попытались провести; и с моей семьёй, словно зомби слоняющейся из угла в угол, с работы домой — у всех болело в груди, а иногда без причины тошнило.
Что с нами происходит?
Я задаю этот вопрос, а в голове сами собой всплывают кадры обгоревших останков депутата Жирикова.
***
Телефон заиграл знакомую мелодию. Я наклонился, чтобы выключить звук.
— Твоя? — презрительно спросила Катя, посмотрев на меня через плечо.
Не став отвечать, я лишь покрепче схватил ее за шею, чтобы заткнулась, и продолжил.
***
— Чего трубку не брал? — спросила Таня. Чёрт, ведь чувствует. Давно чувствует, что у меня кто-то есть.
— У директора на ковре был. Мне мозг вынимали, — пробубнил я, стараясь как можно правильнее выразить заранее подготовленные и отрепетированные эмоции.
— В обеденный перерыв? — недоверчиво спросила она.
— Да. Директору все равно: обед — не обед.
***
Положив трубку, я отчётливо почувствовал, что боль в груди стала больше, плотней. Даже мешала дышать.
Чёрт, да в чем же дело?!
Обгорелый череп депутата смотрел на меня, и улыбался неприятным оскалом.
— Главное — ИДЕЯ! — проговорил череп устало. — Вот эту идею, общую для всех, и стоит извлечь… Ты ИЗВЛЕК идею? Извлек?
Из груди боль резко перекочевала в горло — его сдавило, а затем также резко отпустило. Не удержавшись, я вырвал на асфальт.
«Чтоб ты сдох со своей идеей!»
— Поздно! — закачал он обгоревшей лысиной. — Да и идея-то не моя, а общая. Так что, все вопросы не ко мне, а к Центру Вселенной, пожалуйста.
***
Добравшись домой, я присоединился к семье — стал бесцельно слоняться из угла в угол, не находя себе место. Не помогло… Да я и не надеялся, прекрасно осознавая ЧТО мне может помочь.
Усевшись в своей комнате на диван, долго вертел в руках телефон, все обдумывая, взвешивая, сомневаясь… Боль в сердце не позволяла самому себе лгать.
Я набрал номер.
— Да, любимый, — ответила Катя.
— Кать, ты пойми меня правильно… Я просто Таню больше обманывать не могу, а признаться и разрушить наши отношения — не хочу. Поэтому извини… Извини, что я говорю тебе об этом по телефону. Понимаю, что это некрасиво, но ждать я не могу…
Молчание.
— «Не красиво»? — повторила мои слова Катя.
Молчание.
— Ну и сука же ты! — озвучила она приговор.
В конце концов, Катя знала, на что шла, и я ей ничего не обещал.
***
